Почему у меня много работы? Я спокойно, без угрызений совести заставляю работать других, никогда ничего сама не делаю сверх меры. Меня нельзя назвать трудоголиком. Просто я паникер. Умею только то, чему научил меня Степа и многолетний опыт. Если вдруг легкая и простая работа, которая не требует особых знаний и умений, закончится, чем я буду зарабатывать себе на жизнь? Не науку же двигать и не в школе преподавать? Поэтому надо все время бежать, брать все возможные контракты. И зарабатывать, зарабатывать, откладывать на черный день или я не знаю на что. Откуда во мне такой животный ужас перед неизвестным будущим? Было время, когда и еду трудно доставали, и ничего страшного не случилось, выжили. С другой стороны у меня нет детей, которых надо каждый день кормить, одевать, лечить и учить, я боюсь только за себя, но за себя в старости и немощи. Наверное, это последствия наблюдений за жизнью родителей. В общем, им повезло умереть не застав крах всего, что они считали незыблемым. То есть папе повезло. Он был уверен в том, что заслужил свою немаленькую пенсию, которая будет длиться вечно. Чего ему стоило добиться благополучия на века, и на что он шел, чтобы у нас все всегда было, правда, никогда не рассказывал.
Мама пережила его настолько, что видела руины своих представлений о мире. Жили мы бедно и странно, как, впрочем, почти все тогда. Пока я училась, мы существовали на ее пенсию, мои подработки переводами, работой на выставках и репетиторством, и еще, конечно, на остатки папиного золотого запаса. Она успела только чуть-чуть застать мои первые заработки у Степы. И, вспоминая, как она быстро сдала, не принимая изменений вокруг себя, я, в отличие от родителей, каждый день повторяю: "Нет ничего вечного". Все может разрушиться быстро и без следов. Так что надо иметь возможность в любой ситуации если не заработать, то использовать то, что заработал, пока мог. Поэтому у меня есть квартира для себя и квартира, которую сдаю. Я раскладываю деньги, чтоб ни при каком условии не потерять. Не даю в долг и не делаю долгов, потому что не уверена, что смогу отдать или мне отдадут то, в чем я когда-нибудь, может быть, буду нуждаться. И все равно, нет никаких гарантий, как я ни стараюсь. Квартиры могут отобрать, деньги ликвидировать. Можно земли купить, чтоб в случае чего жить натуральным хозяйством — так и землю могут отобрать. Можно еще держать в кармане билет в какую-нибудь мирную страну со счетом в банке. Но только счет у меня не велик, а работать нигде уже не смогу, я же по сути дела ничего не умею.
Так что остается "раскладывать соломку" здесь и наслаждаться, что у меня много работы и, что она мне очень нравится. Например, тем, что можно создавать управляемые кризисы и извлекать из них максимум пользы. Так я попыталась сделать пятнадцатого октября. Дата, конечно, была определена случайно. Просто именно к этому дню мои ненужные акционеры поняли, что я буду поливать их грязью, пока они не отступятся от своей доли. Не надо думать, что все было грубо. Когда работаешь неаккуратно, противник всегда может повернуть все против тебя. "Смотрите, какая топорная работа, это же черный пиар". Подобного провала мы себе позволить не можем и всегда заметаем следы. Именно благодаря постоянной предусмотрительности и получается за два месяца довести людей до состояния нервного срыва, когда они уже готовы отдать последнее, чтобы прекратить публичную порку. И, конечно, я ни за что не стала бы устраивать взрыв, если бы знала, что они способны прислать мне человека с ружьем под дверь. Всему есть предел. Надо и о личной безопасности думать.
Я давала им полгода, они оказались слабее. Еще пытались торговаться, но сил уже явно не было, так что мы могли "кочевряжиться" вволю. Наверное, могли дожать их до безвозмездной передачи, но Степа решил не жадничать, видимо заговорили принципы или факты, о которых меня в известность не ставили. И вот пятнадцатого октября наступил день, который был распланирован по минутам. Такое событие, как обретение полной номинальной власти над тем, чем управляешь, нельзя пускать на самотек. Кстати, не только потому, что это действительно важно. Точно известно — когда в жизни все идет гладко и по плану, я перестаю быть на стреме, расслаблюсь, врубаюсь в неожиданный кризис на ходу, совершенно к нему не готовая. Поэтому в этот раз я пыталась завести себя заранее, подготовиться к любым неожиданностям, которых должно было быть в избытке. Всего предугадать мне не удается никогда, я уже даже оставила безуспешные попытки добиться подобного результата. Каждый раз, когда я уверенно отметаю возможность появления препятствий на пути, они немедленно начинаю появляться там, где их вообще не ждешь. Так всегда, как только забываешься. Поэтому я запаслась разнообразными бумажками, подогнала юристов для составления документов, договорилась с нотариусом, который должен был заверить необходимые документы, и с утра спокойно запустила процесс передачи доли от них к нам.
По пути, конечно, возникли разные мелочи, пришлось даже съездить к Степе, а ему — еще раз переговорить с побежденными. Странные люди — конечно, Степа меня хорошо прикрывает своими связями, делами и своей известностью, но, в конце концов, они мне могли просто прострелить голову. Но видимо им действительно ничего не было нужно, поскольку даже сама мысль о борьбе, судах, восстановлении деловой репутации, разборках, адвокатах, проигрыше или контрольном выстреле в голову была настолько мучительна, что после непродолжительных колебаний они все подписали и мы запустили процесс по изменению документов нашей милой конторы. Здесь моего вмешательства уже не требовалось и я решила, что вот он — день, когда все до последней детали произошло по-моему, кризис преодолен и можно расслабиться. В таком радужном настроении и, впервые допустив мысль о том, что жизнь может быть под контролем, я вернулась в офис.
Девчонки поняли по моему довольному виду, что кусок съеден успешно, но тут же вернули меня к реальной жизни, заговорщицки зашептав:
— К тебе посетитель, видимо клиент.
— Не может быть, я ни с кем на сегодня не договаривалась. Кто такой?
— Он не представился. Сказал, что не договаривался о конкретном времени — как только появилась возможность, сразу пришел.
— Удивительно, ладно, посмотрим, — и, сделав спокойное лицо, я вошла в переговорную.
Спиной к двери сидел человек и разговаривал с кем-то по телефону. Лица я не видела, голос по коротким репликам тоже не узнавала. Пока я шла к столу, разговор закончился, человек повернулся ко мне и встал, протянув руку. Я поздоровалась, села за стол и попыталась понять, откуда я его знаю. На это у меня ушло ровно пять секунд, пока он доставал и протягивал мне визитку, и получал в ответ мою. После того, как я вспомнила, мне пришлось собрать все силы, чтоб не обнаружить этого факта, прочитать на карточке "Сергей Михайлович Гончаров" и, подняв глаза, спросить человека из пятнадцатого августа:
— Чем могу быть полезна?
Он спокойно посмотрел на меня и сказал:
— Я обещал вам, что мы встретимся в другое время и в другом месте. Теперь время пришло.
— Ну что же, вы сдержали слово, очень приятно. Это все? — я пыталась быть спокойной хотя бы снаружи, если уж внутри мне это не удавалось. Больше всего мне было нужно, чтоб он ушел.
— Теперь мне бы хотелось узнать, к какой из перечисленных во время нашей первой встречи категорий людей вы относитесь. И для начала пригласить вас на ужин.
— Боюсь, этого вам не удастся сделать, я не могу с вами поужинать.
— Почему же?
— Потому, что не очень хорошо представляю себе, как далеко вы намерены зайти, чтобы сдержать слово.
— Так ли это сейчас важно? Я прошу вас поужинать со мной и не вижу причин для вашего отказа. Вы ведь не заняты сегодня вечером?
Он начинал меня раздражать, хотя — почему начинал? Он меня раздражал сразу всем своим видом самоуверенного человека, считающего себя хозяином всего вокруг. Он так задал свой последний вопрос, что я почти поверила в его полную осведомленность о том, кто я, как живу, с кем общаюсь и куда пойду сегодня вечером. И я злилась на себя за то, что неправильно разговариваю. Мне казалось, что он навязывает мне реплики, чтобы разговор шел так, как нужно ему.
— Еще раз вынуждена вам отказать. Я не смогу поужинать с вами. Если это все, то не буду вас больше задерживать.
Но так просто его было не сдвинуть с кресла. Он стал чуть меньше улыбаться, но не потерял в уверенности.
— Должен сказать, ваш отказ убеждает меня в том, что я правильно делал, разыскивая вас. Когда я убедился в своей ошибке, то сначала решил принять поражение и больше об этом не думал. Но через некоторое время мне пришлось просмотреть снимки того дня, и я случайно нашел вашу фотографию. Когда я увидел выражение вашего лица, то решил во что бы то ни стало найти вас. Потому что я не допущу, чтобы кто-нибудь, вспоминая меня, так ухмылялся. Я всегда держу свое слово. Если сказал про другое время и место, значит так и будет, и если сказал уже, что узнаю, кто вы, то и это я тоже сделаю. И я бы хотел познакомиться с вами поближе и, если возможно, побыстрее.
— Вы бы еще сказали, что приглашаете меня поужинать, а потом рассчитываете переспать со мной.
— Не буду отказываться, если вы мне предложите подобный вариант.
Вот такого ответа я не ожидала. Подобное нахальство меня ставит в тупик, хотя я сама очень часто использую подобный прием, чтоб разоружить собеседника. Например, только что. Возможно, я бы опять что-нибудь придумала, но меня заклинило на том, что это человек из пятнадцатого августа. Остается радоваться, что я не кинула в него пресс-папье.
— Тогда и я расскажу вам кое-что. Начиная с нашей встречи, я только и делаю, что сталкиваюсь с людьми, которые не просто не отвечают за свои слова, но и доставляют мне этим массу неприятностей. И вот удивительный подарок судьбы, является человек, который полностью отвечает за свое слово, готов пойти на все, чтобы его сдержать, но особенно умиляет тот факт, что все эти труды для того, чтобы все знали: как обещал, так и сделал. Так вот. Вы убедили меня — больше вас никто за свои слова не отвечает. Запишите меня в категорию "птичка, улетевшая на юг", и вам не нужно больше предпринимать никаких действий. Всего хорошего.
Я поднялась и открыла дверь кабинета. Не говоря ни слова, он вышел, попрощался с девчонками и ушел. А я села доделывать оставшееся на сегодня. Мой идеальный и просчитанный до секунд день был испорчен одним разговором. В такие минуты хочется убедить себя, что если бы я не подумала, что все под контролем, то ничего бы и не было. Мне всегда не хватает некоего правила или ритуала, следуя которому можно добиться нужного уровня стабильности жизни и ее полной зависимости от моих желаний. Правда, такие мысли на долго не задерживаются, а то бы настроение мое испортилось на века от созерцания собственной глупости. Еще в школьном курсе физики было объяснено, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Час назад у меня не было проблем с сегодняшним вечером, я могла полностью довольствоваться тем, как завершилась эпопея с долей. А теперь приходилось срочно что-то придумывать, искать дела, чтоб задержаться на работе или найти себе какое-то занятие до ночи. И тут позвонил Колька. И предложил, наконец, поужинать и поговорить, тем более, что у него давно есть идея познакомить меня со своим близким другом. Колька в роли свахи был настолько уморителен, что пришлось спросить, не могу ли и я его с кем-нибудь познакомить? А то, свободный от жен и подруг, он становится непредсказуем. Послав меня по обычному адресу, он сообщил, что ждет меня в восемь в обычном месте и стол забронирован на его имя.
Это был неплохой вариант, особенно, если его друг обладал чувством юмора. Посмеяться мне было сейчас необходимо позарез. Порадовавшись еще раз своему везению и своим друзьям, я приехала в назначенное место почти вовремя. Сам ресторан уже поправил настроение. Единственным недостатком, на мой взгляд, были не очень удобные стулья, но еда заставляла забыть о подобных мелочах. Я бродила в поисках по небольшим залам, когда услышала Колькин голос, звавший меня из бильярдной. Любимое место, там был только один стол. Но в этот раз даже это не спасло — меня встретили улыбающийся и довольный Колька и, как ни смешно, Сергей Михайлович Гончаров.
— Привет, старуха, познакомься, мой друг и босс, Сергей.
— Спасибо, Коль, я уже отказалась сегодня ужинать с этим человеком.
Бедняга, у него ужасно подвижное лицо, которое от неожиданности может отразить все, что внутри. Интересно, как он бизнес ведет с такой мимикой? Сейчас он был идеальной маской ужаса, удивления, недоверия и паники одновременно.
— Вы знакомы? — спросил он, обращаясь даже не ко мне, а к Гончарову.
— Знакомы, — я села за стол, потому что ужасно хотела есть и была очень зла на Кольку, — рассказывай, как и почему он тут оказался.
Теперь я нарочно вела себя так, как будто мы были вдвоем с Колькой. Хотя бы для собственного спокойствия я должна была заставить Гончарова понять, что он — пустое место.
— Я же тебе сто раз про него рассказывал, еще смеялся, что надо вас познакомить, должно получиться весело. Я и ему о тебе рассказывал, ну и сегодня так получилось — и я и он были свободны. Все равно мы давно собирались встретиться...
— Чья была идея?
— Ну, ты не прокурор.
— Я — прокурор. Чья была идея?
— Его… ну не волнуйся ты так! Что вообще случилось, когда ты успела отказать ему в ужине?
— Твой друг очень напористая личность, ужин был началом, у него большие планы на вечер, он сегодня еще и переспать со мной собирается.
— Он конечно могуч, но ты не загибай тоже... Когда вы познакомились?
— Смешно сказать, два месяца назад я увидела его первый раз в жизни, это не помешало ему на пятой секунде знакомства уверенно сообщить о своих планах.
Все это время Гончаров смотрел на нас с нескрываемым удовольствием, только что не смеялся во весь голос. Колька решил его привлечь к разговору, но сделал это крайне неудачно, потому что спросил:
— Это все правда?
— Маша выдает желаемое за действительное, — ответил тот и опять замолчал, довольно улыбаясь.
Подозреваю, что доволен он был тем, насколько я взбесилась. Равнодушной меня назвать никто бы не мог. Это он, видимо, расценил как очко в свою пользу. Колька же, опешив, решил как-то привести меня в чувство после такого удара, заступиться за друга и вообще исправить положение.
— Старуха, прекрати. Человек просто хочет с тобой познакомиться, а ты вообразила невесть что. Даже если бы все было так, как ты говоришь — многие сочли бы такое поведение комплиментом.
— Коль, прекрати дурака валять. Ты что, всерьез так считаешь? Комплимент. Хорошо, мы с тобой друзья, а если б я оказалась твоей женой? Что бы ты делал в такой ситуации?
— Ты же не моя жена.
— Но он этого знать не мог. Мало ли чья я жена и подруга, его это все не волнует. Подозреваю, что его и не волнует кто и чья жена, когда он решает свои проблемы.
Изливая яд, вдруг подумала, что, наверное, зря я так с Колькой, уж очень он спал с лица после этой реплики. Тем временем принесли еду, что позволило ему взять себя в руки, мне, наконец, поесть, а Гончарову вступить в беседу. Из нее выяснилось, что Колька советует мне все-таки познакомиться с ним поближе, что он не намерен отступать от своих планов, каких, правда, Гончаров так и не рассказал. Мне еще раз сообщили, что мои домыслы относительно причин его интереса ко мне — это мое личное дело. Хотя тут же рассказали, что еще не было женщин, которые были бы им недовольны, и если уж я так настаиваю на том, что его интерес ко мне именно такой, то зря я так волнуюсь. И потом, все мы взрослые люди, если можно получать от жизни удовольствия, то зачем от них отказываться. Тем более, без всяких взаимных обязательств и претензий. И, конечно, я вела себя как невоспитанный подросток пятнадцати лет, которого впервые привели на праздник для взрослых. Вечер прошел напряженно. Столько хамить мне не приходилось лет десять. Поэтому, закончив есть, я немедленно встала и заявила:
— Всего доброго, можете меня не провожать. Колька, позвони мне, как будет настроение.
Развернулась и почти бегом устремилась к машине, чтоб добраться домой и закончить этот день как можно скорее. Для этого мне надо было успокоиться, а для этого выпить чаю. Хорошо, предположим, я все выдумала. Глупости! Я не девочка, чтоб мужик мог мне сказать "в другом месте и в другое время" с выражением лица "самец на охоте", а потом объяснять, что его интерес сугубо научный. Поразительно бесстыдное нахальство. И еще будет говорить, что мои взгляды недостаточно свободны, и я комплексующий синий чулок. Чаю, и покрепче.
И вот я стою с чашкой посреди кухни и жду, когда закипит вода. У меня бывает желание бить посуду, только желание, я никогда не пыталась его реализовать, потому что причины для битья посуды никогда не перевешивали моей любви к чашкам и тарелкам. Сегодня у меня не было даже желания, и поэтому я ужасно удивилась, когда вдруг сообразила, что размахиваюсь и швыряю об кафель свою любимую лазоревую чашку. Тут зазвонил телефон и включился автоответчик. Пока было непонятно, кто звонит, я успела разбить еще одну чашку и схватить следующую. И ничуть не удивилась, когда бодрый голос Сергея Гончарова произнес:
— Маша, снимите, пожалуйста, трубку, даю вам слово, это последняя просьба на сегодня.
Я включила спикер, сказала "да" и разбила еще одну чашку.
— Простите, можно узнать, что это за шум?
— Вы за этим звоните? — и еще одну чашку об стену.
— Нет, но теперь и за этим тоже.
— Я бью посуду, — он замолчал, и я успела разбить еще две чашки.
— Я могу еще как-нибудь пригласить вас поужинать со мной?
— Я уже вам сегодня ответила: нет, — и теперь в стену полетела тарелка.
Он молчал еще некоторое время, я успела разбить тарелку и два блюдца, они все равно мне никогда не нравились.
— А если я пообещаю захватить с собой вазочек на пять эре, чтоб вам было чем в меня швырять?
И тут я, наконец, поняла, что такое настоящий кризис. Услышав эту фразу, мне оставалось только бросить трубку, чтобы этот безумный человек не услышал, как я умею рыдать во весь голос. Если и было то, чего я совсем не ожидала от него услышать, так это цитату про вазочки. Я сидела на полу своей кухни, усыпанной черепками, и рыдала о том, что видимо жизнь моя совершенно не удалась и счастье в работе. О том, что я угробила два года жизни на мужика, который изменял мне с каждой юбкой. О том, что я вообще не умею ничего в жизни, кроме своей странной работы, за которую меня или ненавидят, или боятся. О том, что единственный человек, который в нужное время произнес нужную цитату, вызывает у меня дикий приступ ненависти и желание переломать ему все кости тяжелым предметом. И еще о куче вещей, о которых все всегда плачут. В таком безутешном состоянии приятно находится хотя бы полчаса, но сегодня мне даже этого не было позволено. Следующим позвонил Колька.
— Машка, ты как?
— Оставь меня в покое, я сказала "позвони как-нибудь", это не означало, что надо звонить сегодня.
— Ты что плачешь? Успокойся немедленно или мне придется ехать тебя утешать.
— Сам виноват, кого ты мне подсунул?
— Прекрати истерику, за мной никакой вины нет — отличный мужик, мой друг, имею право тебя знакомить. Вот волнуется, как ты, просит узнать.
— Пусть проваливает, что ему от меня нужно?
— Да чего ты так взбеленилась, ты что маленькая? Да пусть ты даже и права, что с того?
— Ах так, значит! И что ты мне посоветуешь?
— Ты успокоилась или это очередной виток истерики?
— Я успокоилась. Вот ты его давно знаешь, ну и скажи — что мне делать?
— Тут я плохой советчик, тем более, что ты попала пальцем в небо про то, что его не интересовало — моя это жена или чья-то еще.
— Так вот кто спал с твоей женой!
— И не он один. Но в его случае инициатива была ее, а он никогда не отказывает даме.
— И ты после этого с ним общаешься?
— Почему нет? Это она — шлюха, а он лишь воспользовался этим.
— Отлично, так что мне делать?
— Я не знаю, но по моему опыту могу сказать: я еще не разу не видел, чтоб он отступился от того, что решил сделать. Хватка у него мертвая.. Так что, если он решил тебя уложить в койку — как-нибудь, но он своего добьется.
— Знаешь что! Он подавится! Как-нибудь добьется! Ты слышал, как он загибал что-то про то, что никогда никто не жаловался на его поведение и женщины всегда им довольны? Тогда получается, силой он меня заставить не может, также отпадает шантаж, принуждение любым другим способом, потому что тогда я точно не буду довольна, и он своего слова не сдержит.
— Постой...
— Нет, это ты постой! Позвонил, так теперь слушай. С наскока уже ничего не вышло, что остается? Дарить подарки и думать, что я посчитаю себя обязанной расплатиться? Вот уж нет, этого точно не будет. Даже если это будут острова на Атлантике или замки на Луаре. Что еще? Пытаться со мной дружить? А если вдруг окажется, что я влюбилась? Тогда точно не удастся отвалить так, чтоб я была довольна. Все, вариантов больше нет. Если уж ты работаешь "дуплом", можешь ему все это передать и попроси его оставить меня в покое. Я больше ничего не хочу. Пусть он будет хозяин своего слова в полном объеме, иначе партия будет проиграна. Ты сам видишь, какие варианты. Пусть оставит меня в покое.
— А если ты ошибаешься, если ему не этого нужно?
— Мне плевать. Что бы ему ни было нужно. Он мне не клиент, чтоб я терпела его выходки. Да и клиенты мои себе такого не позволяют.
— Ну а если он все-таки позвонит и опять пригласит куда-нибудь, ты пойдешь?
— А вот теперь ты оставь меня в покое. Я ничего не знаю, кроме того, что хочу спать. Спокойной ночи, Колька, позвони завтра или когда я успокоюсь окончательно.
День смог закончиться только тогда, когда я собрала и выкинула все осколки.
Первой моей мыслью шестнадцатого октября было: какое счастье, что сегодня суббота. Второй: опять полностью изменился ландшафт. Третьей: я — феноменально эгоцентричное существо. Первая мысль подтверждала мой обычный тезис о том, что я — очень везучая. Вторая убеждала меня в том, что нормальное течение жизни — это кризис, полная смена декораций и после этого спокойная и приятная жизнь. Но так не только у меня — мы вообще здесь живем от кризиса к кризису, и только за счет этого что-то меняется. Третья мысль занимала меня еще некоторое время в течение дня.
Она, правда, появляется у меня регулярно, как только происходит что-то смертельное рядом со мной. Чем еще можно объяснить, например, мой странный способ работать? Занимаясь людьми, фактами и новостями, приходится узнавать много страшного об окружающем мире. Происходящее приводит меня в ужас, я слишком живо могу представить по письменному тексту, как выглядит кровь, трупы указанного количества жертв. Телевизор вообще смотреть не могу, выпуски новостей мне противопоказаны. Единственный возможный способ сосуществовать с тем, что взрывают дома со спящими жителями, что идут войны, что людей убивают из-за денег на бутылку водки, — считать это всего лишь текстом. Теперь любая новость для меня — страница из книги, я составляю дайджесты, для каждого случая свой, это как сценарий фильма, а он не может и не должен смущать сценариста. Я делаю все, чтоб продолжать жизнь, из инстинкта самосохранения не обращаю внимания на происходящее. Иначе в приступе отчаяния могла бы давно покончить с собой.
Это еще одна из моих иллюзий. Я настолько уверена в своей исключительности, что даже мысль о том, чтобы прекратить свою жизнь самостоятельно, а тем более, возможно, испытав некоторую физическую боль, полностью исключена. К тому же физические страдания, ужас перед ними и больное воображение лишили меня возможности и с болезнями провести такую же операцию, как с новостями, — и стать врачом. Как было бы прекрасно, если бы и болезни можно было бы изучать как факты. Но я свихнулась бы, наверное, получая медицинское образование: банальный справочник фельдшера может заставить меня обнаружить у себя все перечисленные симптомы. Даже названия болезней могут заставить меня беспокойно ворочаться часами в постели, прокручивая в голове слова «рак, туберкулез, волчанка»: слишком хорошо училась в школе, чтобы забыть о способах лечения и трудностях умирания. А жаль, с новостями получилось неплохо.
Одно из основных подтверждений этого — две параллельные и непересекающиеся хронологии жизни. Моя собственная жизнь идет так, как я ее вижу. Вот пятнадцатое августа, потом два месяца, я помню их отлично, потом пятнадцатое октября, сегодня шестнадцатое, суббота и так далее. В это время снаружи происходит столько мрачного и дурного, что моя личная хронология с учетом профессиональных дел выглядит просто устрашающее. Достаточно было бы рассказать об этом вслух, чтобы многие из моих клиентов задумались над тем, насколько я погружена в их проблемы. С другой стороны, их интересует результат, соотношение цена-качество и лояльность, а это у них есть. Иметь возможность скрывать, что творится в моей голове — мое конституционное право.
Пятничная "буря в пустыне" мне очень помогла встряхнуться. Наступило время больших заказов и денег, а значит и большой работы. То, что мы избавились от акционеров до первых серьезных платежей, было очень удачно, хотя они никогда не участвовали в основном дележе призов, тем более, предвыборных, но мало ли что. Это раньше мы работали практически все время "в черную", теперь приходилось переходить на более легальные схемы, и мне не хотелось иметь ненужных людей под боком.
Назвать наступавшее время спокойным нельзя, клиентов много, мы даже не рассчитывали, что столько людей, не завязанных на партийных бюджетах, придут к нам. Тем более что мы предпочитали работать с людьми на длинных контрактах, не связываясь с теми, кто хочет, чтоб ему за пять минут поправили то, что он нагородил за четыре года. Планов было выше головы, но я уже успела натаскать всех, кто работал со мной, чтобы иметь возможность только раздавать, управлять и забирать себе самые интересные и любимые куски. С точки зрения денег меня все и так уже давно устраивало.
У меня вообще странные отношения с деньгами и тем, какие возможности они предоставляют. Например, и в этом я в очередной раз совершенно не похожа на свою сестру, совершенно не интересуюсь тряпками и побрякушками. Бывает, конечно, куплю что-нибудь фантастическое, но ношу все равно или джинсы-рубашка-пиджак, или брючный костюм унисексового кроя. После смерти родителей уже никто не надеется, что можно заставить меня ходить в платьях и юбках, носить украшения, ну и вообще вести более женственную жизнь. Я бы с удовольствием и пиджак не носила, но клиенты бывают разные, губернаторы и депутаты сидят в таких местах, где иногда приходится выглядеть более официально, чем мне бы хотелось. Хотя с моей нынешней стрижкой, которая еще долго будет вызывать нервный смех у неподготовленных людей, можно не заботиться об одежде.
А с другой стороны, зачем усложнять жизнь лишними вещами в шкафу? Простая одежда мне идет. Чтобы искать другую, надо иметь уйму времени, таскаться по магазинам, брать с собой кого-то для критического взгляда. Когда приходится заниматься подбором одежды для клиента, я собираю трех-четырех человек на первые примерки. Чтобы собрать себе трех-четырех человек для похода по магазинам, мне горы придется свернуть. И потом рост у меня по нынешним временам между маленьким и средним, фигура неплохая; на мне, в общем, все смотрится хорошо. Из цветов я не люблю розовый, ядовитые фосфоресцирующие эксперименты, некоторые оттенки зеленого и серый. Фиолетовый мне не идет. Остальное можно варьировать. Гораздо легче вбежать в нужный магазин, померить несколько пар джинсов, купить очередную рубашку и уже ни о чем не беспокоиться. А, накупив кучу тряпок, надо будет думать, в чем пойти на работу. Предположим, меня хватит на две недели, но потом я точно займусь чем-то более важным. Достаточно того, что, глядя на себя в зеркало по утрам, я довольна. И выхожу на улицу, зная, что хорошо выгляжу. Не умею одеваться? Ерунда, многие и более существенных вещей не умеют.
И потом, это мелочь на фоне общей благодати. Мне сейчас спокойно и хорошо, ничто не царапает внутри, не сворачивает внутренности в комок от напряжения, страха и неуверенности. В таком настроении трудно все время помнить о том, что бывают кризисы. Как только я успокаиваюсь, моя любимая будничная жизнь затягивает меня. Больше всего хочется убедить себя, что так было и будет всегда, потому что именно такая жизнь мне приятна и комфортна. Мелькающие дни напоминают мелкие теплые морские волны. Единственным темным пятном на фоне всего этого был странный факт, преследующий меня уже долгие годы: мою работу ненавидят очень разные и очень близкие мне люди — Маруся, Колька и моя сестра Танька. Каждый по-разному, но ненавидят, и это служит, пожалуй, единственным поводом для напряженности между нами. При этом у каждого свои раздражающе убедительные аргументы.
С Марусей мы перестали обсуждать эту тему после моих первых выборов. Просто потому, что она сказала следующее:
— Я бы ничего не хотела знать о людях, которым ты "делаешь лицо". Это мне мешает ходить на выборы.
— Почему вдруг?
— Мне бы хотелось выбирать умных вменяемых людей, а ты, я точно знаю, можешь сделать таким кого угодно.
— Могу. Но ты забываешь, что только умный и вменяемый человек может отдать себе отчет в том, что ему нужна моя помощь. Дурак никогда не согласится на такое вмешательство в себя. Так что спроси меня, с кем я работаю, и ты точно будешь знать, кто из них вменяем.
— Глупости, ты сама понимаешь, что работаешь не за интерес, а за деньги. А деньги не всегда дают тем, кто действительно вменяем.
В общем, с Марусей мы зафиксировали несогласие самым мирным способом из всех возможных. Теперь она, кажется, считает, что я зарываю свои таланты в землю. Было бы что зарывать, отвечаю я ей и лично, и мысленно. С Колькой мы тоже уже перестали ругаться по поводу работы. Он просто называет меня стервятником, и говорит, что гнусно заниматься такими делами, фактически обманывать людей и навязывать им выбор. Много раз я ему объясняла в ответ, что даже самые прекрасные люди и идеи нуждаются в рекламе, что множество гениев погибло в безвестности и я просто скорая помощь для тех, кто не может все сам. Такие споры обычно идут по кругу. И, в конце концов, разозлившись, мне пришлось его разорвать, сказав, что мне совершенно наплевать, чем занимается он. Если станет наемным убийцей, я, конечно, буду расстроена, что можно так распоряжаться своей жизнью, но он не перестанет быть моим другом. Я же не "гоноблю" его за то, что он — прекрасный физик — занимается изобретением банковских схем, многие из которых с большой натяжкой можно назвать законными, легальными и моральными, особенно одновременно? Колька заткнулся, теперь мы иногда рассказываем друг другу анекдоты о работе.
А Танька? С Танькой вообще все сложно. Начать с того, что она старше меня на пятнадцать лет, ее старшая дочь родилась, когда мне было семь. Поэтому она со мной, в общем, всегда обращается, как с ребенком. К тому же Танька во всем очень похожа на маму, и семья у нее такая же, даже скандалят они с мужем точно так же, как мама с папой. Бурные выяснения отношений, потом страстные объятья и поцелуи. Как старшая сестра она волнуется, что я слишком много работаю, никак не могу нормально устроить свою личную жизнь, занимаюсь всякой ерундой, вместо того, чтобы выучиться на врача, который всегда будет при деньгах, или дантиста, или нотариуса, или на что-нибудь еще столь же стабильное и прибыльное. К тому же ей не нравится вся та грязь, с которой мне приходится возиться и то, что некоторые друзья ее мужа вздрагивают, слыша мое имя. Еще бы, он — потомственный функционер внешней торговли, дружен со многими депутатами, большими чиновниками и губернаторами; некоторым из них мне удавалось вполне ощутимо прищемить хвост. Зато, думаю, Танька удивлена, что я не сижу у нее на шее, хотя могла бы, как младшая и балованная сестра и дочь. И еще она рада, наверное, что я разумно обращаюсь с деньгами. Может быть, поэтому мы без проблем смогли поделить наследство: продали родительскую квартиру и разделили деньги. Я доложила своих, и купила свое первое собственное жилье, которое теперь сдаю. Она купила детям по квартире, доложив своих. И все остались довольны. Я только удивляюсь, как она умудряется что-то скопить при ее способности тратить, делать долги и сорить деньгами. Наверное, Борис прячет. Борис — это ее муж. С ним у меня очень странные отношения, пару раз он мне подкидывал очень жирных клиентов. И когда я говорю о работе, он прислушивается и даже иногда следует моим советам. По жизни, он считает меня маленькой дурочкой, а я его — занудой. Хотя для Таньки — это идеальный вариант. С ним она может спокойно заниматься своими антикварными лавками, собирать гостей, делать подарки и выглядеть самой ухоженной женщиной в городе. В отличие от меня, она совершенная женщина, видимо, в нее ушло все, что полагалось нам на двоих.
Каждый из них не любит мою жизнь по-своему. И это меня немного расстраивает. Но не буду же я менять работу только поэтому. Хотя, конечно, я всегда помню о том, что эти трое мной недовольны, грызут меня мысленно и поминают недобрым словом, как только сталкиваются с политической жизнью вокруг. Особенно перед выборами. Кто-то из них обязательно выплескивает на меня электоральные эмоции. В этот раз вдруг Колька нарушил двухлетний мораторий неосуждения ближнего за дела его, и мы сцепились прямо у него на дне рождения. Он позвонил через неделю после встречи и сказал, что как всегда тридцатого и в этот раз дома; народу будет мало, только совсем близкие.
— И что тебе подарить?
— Что хочешь, только будь, пожалуйста, в хорошем настроении, — бедный, он все еще боится получить хорошую взбучку за неудачный ужин.
Обожаю искать подарки, когда знаешь человека хорошо, знаешь, что, в общем, у него все есть, бродишь часами по разным местам и изобретаешь что-нибудь удивительное или смешное. Правда, времени на такое наслаждение у меня в этот раз не было совсем, но я все равно смогла найти, чем его развеселить — купила самокат. Он хохотал минут пять, гоняя на нем по коридору.
Так день рождения и прошел бы, но уже ближе к концу мы заговорили о делах. Колька вдруг опять начал меня донимать своими нотациями о том, что я занимаюсь ерундой, а это для здоровья не полезно.
— И чего ты от меня хочешь? Чтобы я бросила работу?
— Найди себе другое занятие, ты же все можешь.
— Я ничего не могу. Как ты не поймешь до сих пор — я ничего не умею!
— Глупости, да тебя любая контора отхватит с руками и ногами и еще золотом осыплет. А ты якшаешься с этими недоумками или с теми, кто готов за них платить. Зачем мараться о такие деньги?
— Прекрати, ты прекрасно знаешь, что я не всякие деньги беру. Я не работаю с коммунистами и националистами, правда?
— Такого вроде за тобой не было.
— Я не дорываюсь до больших государственных денег, правда?
— Вполне возможно, потому что не предлагают.
— Хорошо, допустим. Я только не понимаю, чем тебя не устраивают политики с деньгами?
— Могу себе представить происхождение этих денег.
— Перестань строить из себя чистюлю. Можно подумать, твой Гончаров получил наследство или продал бабушкины фамильные драгоценности, чтобы так подняться. У нас все большие состояния делятся на три типа. Первые: бандитские — наркотики, оружие, и прочие радости. Вторые — взятки, которые дают большим чиновникам. Третьи — люди, оказавшиеся в нужное время в нужном месте. Вот среди этих третьих и есть люди, которые умеют не только взять, но и приумножить, потому что вкалывают день и ночь. С ними я и работаю.
— Между прочим, Гончаров помимо того, что, конечно, оказался в нужное время в нужном месте и сам работает как вол без выходных и праздников, так вот этот самый Гончаров никогда не пользуется услугами таких, как ты.
— И сломает себе шею рано или поздно. Или обратится за помощью. Здесь деньги никого не защищают. Страна такая.
— И все равно, работа у тебя неприятная, нашла бы что-нибудь другое.
— Что другое, Коль? Где его взять, это другое?
— Гончаров, кстати, наверняка тебя бы с удовольствием нанял. Он всегда ищет людей, умеющих работать. Хочешь, я с ним поговорю?
— Все для этого, да? Ты за этим завел разговор? Гончаров попросил?
— Нет.
— Не надо, не обсуждай с ним ничего. Я всем пока довольна.
| Глава 2 | Оглавление | Глава 4 |