Какая нам разница, как будет выглядеть гроб? Никакой. Но надо же чем-то заниматься. Надо думать о груде дел, о панихиде, о цветах, доставать опять черное платье. Надо вести себя сообразно ситуации. Нельзя биться головой о стену, нельзя рыдать. Нужно смириться с тем, что Марина не будет отпускать от себя. Нужно помнить, что в сумочке есть запас конфет. Пока сосешь конфету, невозможно упасть в обморок. Нужно понять, наконец, что в субботу второго июня мы хороним Кольку. И считать это сном уже не получится. Этот день заполонит собой все. Дождь, холод сводит до костей и почек. Одуряющий запах белых лилий. Длинная панихида, знакомые лица и незнакомые лица, соболезнования, промелькнул Степа, пришла Маруся. Потом кладбище, скользкое и грязное месиво под ногами, горы мокрых цветов, большие поминки. И опять нас совсем немного дома у Марины и дяди Толи. Они, я, Сергей, институтские друзья, Машенька. Бесконечное "а помните, а вы знали, а мы тогда". Заполнение пустоты словами. Я не хочу оставаться до конца, прощаюсь с ними и ухожу. Четвертый день держать себя в руках выше моих сил. Хочу остаться одна и понять, где оказалась. Я даже не рада, что Сергей идет за мной. Мы садимся в машину и ни о чем не говорим. Только откладываем все дела на завтра, на завтра банк, деньги, проблемы, все на завтра. Вот уже и мой дом.
— Я провожу тебя, угости меня чаем. Пожалуйста.
Мы входим в дом, я предлагаю ему располагаться и ухожу на кухню. Ну ладно, потерплю еще, в конце концов, он никогда здесь не был. Главное, снять отвратительные черные туфли, которые не хочется отмывать и чистить, выскабливая из швов клейкую кладбищенскую грязь. Выкину их потом безжалостно. А пока ставлю чашки на стол, соображая, что никогда еще не заваривала ему чай. Всегда был кто-то, делающий простое и милое.
— У тебя приятный дом.
— Наверное, я давно уже только сплю здесь.
— Хороший отсюда вид. Ты поэтому выбрала эту квартиру?
— Мне место всегда нравилось, с видом просто повезло.
Мы ходим как в музее, рассказ о достопримечательностях. Ракурсы, безделушки.
— О, а это что за штука?
— Это мы с Колькой украли в университетском музее, свинтили табличку со стены и унесли. Я должна была ему отдать, когда он закончит ремонт.
Ничего никогда не случится, будущего времени не будет, никогда не отдам, я не хочу больше ничего сдерживать. Зачем он здесь?
— Пожалуйста, уходи, я больше не могу держать себя в руках.
— Я пришел не для того, чтобы ты сдерживалась, наоборот.
Я не хочу плакать при нем, но уже не могу остановиться. Из меня выливается все, что скопилось за долгие месяцы борьбы. Я не могу сдержаться, как бы не хотела, и он сворачивает меня в клубок, чтобы я могла поплакать ему в плечо. Он говорит мне, что лучше плакать, чем молчать. Целует меня аккуратно, гладит по голове и тихо говорит, что все пройдет. Конечно, все пройдет. Уже неважно, как это будет и когда. Он жив и останется здесь. По крайней мере, сегодня. Мне плевать на последствия, на договоры, на почти двухгодичную позиционную войну. Я хочу, чтобы он остался сегодня со мной. Плевать на гордость, на лицо, все не важно. Мне все равно, чем придется платить. Завтра посмотрим. Но до завтра еще далеко. В конце концов, я хочу заснуть, держа его за руку и чувствуя кожей, как бьется его пульс.
Наверное, уже утро. Шуршит дождь. Если открыть глаза, то все сразу станет ясно. Лучше для начала определить, где я и какое сегодня число. Эту кровать я купила за пару недель до того, как выгнала Женю. Значит, я уже его выгнала. И Сергея я тоже уже встретила. И вчера мы похоронили Кольку. И сегодня у меня день рождения. Тишина в доме стоит такая, что нет сомнений — я одна. Надо открыть глаза и убедиться в том, что он ушел. Ушел, как будто его и не было здесь. Жаль, что остались стоять две чашки на столе, и еще я вскрикнула от боли, с размаху наступив на его любимую угловатую запонку, которая, выпав из петли, затерялась в пушистом ковре у кровати. Он был здесь, и теперь его тут нет.
Если бы он исчез только из моего дома. Кажется, что его вынесло из моей жизни совсем и навсегда. Сегодня, третьего июня, мой день рождения, год спустя с того дня, когда он принес мне золотую розу, его нет нигде, он не отвечает на звонки и отменил все встречи. Раньше он искал меня, теперь, впервые, я ищу его и не могу найти.
Вот новые правила жизни — никаких следов, никаких слов. Он исчез и, начиная с понедельника, я вижу его только в присутствии других людей — неизбежных свидетелей, не позволяющих отвлекаться на личное и оставляющих только общее. И даже идеальные деловые встречи теперь измеряются в минутах, а не в часах, как было раньше. Надо принять и этот ландшафт, переставая звонить, проявляя инициативу. Не затевать разговоров, даже когда на девять дней он спросит меня, не находила ли я запонку. Ведь, получив ее, он сказал всего лишь "спасибо" и тут же ушел. Нет ничего проще, чем перестать общаться, когда он делает все, чтобы помочь.
Он бросил меня. Всего три слова, и как упрощается жизнь. Что же, пусть и не сказано никаких слов, зачем они мне, когда все ясно? Какие еще могут быть причины избегать встреч, не поддерживать разговоров и отвечать на звонки короче, чем положено воспитанному человеку? Что нам выяснять между собой, когда даже вопрос о том, сколько и чего достанется Колькиным родителям, мы обсуждали в присутствии Васильича? И, чтобы сократить время, проведенное вместе, он согласился на все мои предложения за пять минут, кажется, даже не слушая, и ушел. Опять ушел. Бросил.
Теперь, когда нет никакой работы для глаз, ушей и рук, работают только обоняние и вкус. Мне чудится везде траурный запах лилий, смешивающийся и перебивающий все — запах бензина, мокрых дорог и кофе. Кажется, все женщины обливаются только духами, где можно найти этот тяжелый аромат, оставляющий отметины среди сирени, липы, жасмина. Даже лимон и тот пропах доводящим до мигрени маслом, выбитым каплями дождя из лилий, засыпавших Колькину могилу.
Я ищу себе место, где можно пить воду без привкуса ладана. Откуда вообще взялась эта затхлая, масляная приправа к еде? Как мне избавиться от дурноты, охватывающей меня при взгляде на накрытый стол? Неужели любое застолье теперь будет называться поминками?
Уже прошло несколько недель, почти месяц, а я все еще живу так, как будто хороню завтра или уже похоронила вчера. Какими только мыслями я не мучила себя, чем не пыталась объяснить свои причуды. Все закончилось в тот момент, когда я поняла, что беременна. Откуда вообще взялась мысль, что запахи и вкусы мерещатся взвинченным нервам? Все так просто и объяснимо было с самого начала, иначе и быть не могло. Последствия, долги, расплата за все.
Почему он не отвечает на звонки? Почему не перезванивает? Как он мог уйти сейчас? Я не справлюсь одна, я не понимаю, что мне делать и зачем. У меня нет сил на себя, а надо принимать решение за кого-то другого. Как он мог уйти и оставить меня наедине с реальностью? Мне надо найти его, сказать что-то, услышать хоть что-нибудь в ответ. Но он по-прежнему недоступен и все то, чего я так старательно избегала, чего боялась и чего не хотела всю мою жизнь, упало на меня внезапно и без всякой возможности скрыться от кредиторов, о которых я ничего не знаю. Теперь и я заплачу по полной, отдам все. Вопрос лишь в том, как я это сделаю, и что вообще я буду теперь делать. Больше всего я хочу, чтобы никто никогда не узнал о том, какое я приму решение, каким бы оно ни было.
| Глава 22 | Оглавление | Глава 24 |