Чего мне больше всего жаль вечерами, когда хочется отдохнуть? Наверное, того, что теперь я не могу сходить в кино. Не посмотреть фильм, а именно выйти в кино, купить билет, отказаться от наушников для перевода, взять огромный стакан колы и на два часа попасть в другой мир. Наслаждаться сразу всем — игрой, работой режиссера и оператора, красотой кадров, удачной музыкой, поворотами сюжета или разными уровнями мыслей, которые кочуют от зрения к слуху, от осязания к чему-то неизвестному, что больше всего подвергается воздействию неопределимого процесса, называемого кино. Погрузится во мрак зала, отключить внешнее и оставить себе только то, что происходит на полотне экрана, и перестать ощущать себя, растворившись в чужой картинке мира. Но кто меня отпустит забыться хотя бы на два часа, оторвавшись от преследования реальности? Никто. Поход в кино столь же несбыточная мечта, как и приятная влюбленность.
Раздроблю тогда желания на еще более мелкие кусочки. Займу себя менее глобальными проблемами. Делить время на минутные решения мелких задач или придумывать много легко осуществимых желаний, чем не занятие? Пора решить, что делать на Новый год. Можно, например, воспользоваться гончаровской идеей поехать и посмотреть на дом в Тоскане. Вдруг подойдет, и больше не надо будет мотаться по Земле, и страдать потом от смены часовых поясов? Дом всегда готов принять людей, остальное можно подготовить дней за десять. И мне, как всегда ничего не надо для этого делать, только спросить разрешения у Сергея.
— Скажи, ты не будешь возражать, если я поеду в Тоскану на новый год?
— Возражать? С какой стати? Это твой дом, ты можешь им распоряжаться.
— Дом твой. Вдруг он тебе нужен?
— Конечно, поезжай, там прекрасно. Надолго собираешься?
— На неделю, наверное. Уеду двадцать девятого и вернусь числа пятого.
— Поезжай.
И больше ничего. Мрачный, недовольный, ничего не рассказывает, молчит. И чем дальше, тем все становилось хуже. И что же я за дура-то такая нескладная?! Он все скрывает в себе, никого к себе не подпускает, одурел уже, перемалывая внутри наваливающиеся проблемы. А я все вижу и никак не могу начать вести себя, как нормальная влюбленная женщина. Плохо ему? Ну, так помоги. Нет, мне же надо все время устраивать скандалы, спорить, обсуждать всякую ерунду. Вместо того, что бы помочь ему жить. Нет! Он сам виноват, что между нами возможны только такие отношения. Я не могу дать то, чего он не хочет. Он ни разу не дал мне понять, что ему что-то нужно от меня, что-то еще, кроме работы. Он ведет себя, как человек, который боится, что его вынудят сказать прямо, насколько ему все это безразлично — эти чувства, страсти, привязанность, любовь. У него на лице написано: "Только не надо об этом говорить, и не надо ни о чем спрашивать". Еще бы, когда все будет сказано, никаких иллюзий у меня больше не будет. Что я тогда сделаю? Устрою скандал? Уйду? Такие потрясения вредны для работы, а этого Сергей допустить не может. Поэтому, наверное, и молчит — с одной стороны, кажется, идет обычная жизнь, с другой — привязывает меня недосказанностью и глупыми надеждами. Но даже если все именно так, мне сейчас плохо оттого, что я ничем не могу ему помочь и оттого, что ему не нужна моя помощь, или нужна, но он никогда в этом не признается.
Надо перестать с ним спорить. Все равно это ни на что не влияет. Почему я не могу простить ему грязных игр, в которые он мастерски играет? Потому что я им восхищаюсь, он прекрасен. Потому что ради него я сама согласна на любые компромиссы и сделки с кем угодно. Гимн? Пусть. Тот, кто ему мешает — сидит в тюрьме невиновным? Пусть. Мне все равно, что происходит и что будет с любым человеком, вставшим на его пути, лишь бы он был жив и здоров. Кто бы мог подумать, что я буду молчать как рыба, буду все от всех скрывать и заставлю тех, кто знает, молчать так же упорно? Никто. Но ради него я могу и не такое.
Степка долго крепился, пока не высказал мне свое удивление. Прошло ведь уже больше восьми месяцев, как длится история с передачей собственности, а наши разговоры хозяина и исполнителя по-прежнему состоят только из совместных дел и контрактов. И ничего больше.
—Ты меня сильно удивила.
— Да брось. Почему должно быть иначе?
— Например, потому что это ты, а не кто-нибудь другой. Ты всегда вела себя иначе. Да и не только в тебе дело. Я вообще ни от кого не услышал ни слова о ваших делах, это просто какое-то чудо. Уж я и так спрашивал и эдак, аккуратно разговоры подводил, никто никогда твоего имени не называет. Внутри-то у них всегда так было, каста, обет молчания, ниточки не вытянешь, не то, что слухов или фактов. Но, когда и о тебе наружу вообще ничего не проникло, это было для меня неожиданно. — Да ладно, Степ, кто бы говорил. Ты же молчишь, что вы с Елкой ждете второго.
— Это совершенно другое дело! Ты же знаешь, какой я суеверный. И Елка неважно себя чувствует. Так что нечего болтать пока. Хотя от вас скроешь что — все уже знают.
— Да, я последняя узнала, от тебя теперь только скрывают.
— Смейся — смейся, доиграешься — выдам тебя замуж насильно.
Что же за беда такая, все говорят, что мне надо замуж. Пусть надо, но за кого? Кому надо такое счастье — женщина поглощенная только тем, как выжить, вздрагивающая от каждой тени. И к тому же влюбленная в кого-то другого, кто поглощает все время, силы и эмоции. Как ухаживать за пчелой, которая все время норовит улететь или ужалить? Кому нужно такое счастье? Сколько не думаю, мне трудно представить себе мужчину, который добровольно согласится ввязаться в историю. Нормальному человеку нет ни одной причины портить себе жизнь. Кажется, что на лбу написано — "женщина с проблемами, держаться как можно дальше". И срывы мои теперь заметны не только мне, но и проникают наружу. Ленки и Сашка пытаются как-то со мной шутить, чтобы привести в чувство, если я появляюсь на работе в растрепанном после очередной перепалки с Сергеем виде. Колька, верный друг, решил проникнуть в суть вещей и вдруг попросил меня больше не ругаться с Гончаровым.
— В каком смысле, не ругаться?
— Не базарь из-за ерунды, ты предъявляешь к нему излишне жесткие требования.
— Я стараюсь, Коль, но иногда не могу сдержаться, уж очень это все дурно пахнет и опасно для него.
— Ты его недооцениваешь. Поверь мне, он такой же хищник, как они все, как и я.
— Я знаю.
— Меня же ты не дергаешь из-за этого.
— Да, не дергаю, но не потому, что не знаю, какое ты во всем этом принимаешь участие. Знаю. Но ты — другое. Ты вспомни, пока Гончаров не появился, я тебя даже и не спрашивала, где ты конкретно работаешь и с кем. Потому, что ты — мой друг, и какие бы ни были подробности, это не влияет на мое к тебе отношение.
— А сейчас, когда знаешь подробности?
— Все равно. Ты — взрослый человек, и сам имеешь право решать, во что ввязываешься. И от этого не перестаешь быть моим другом.
— Почему же ты не можешь и с ним так?
— Могу, проблема в другом.
— В чем же?
— Пойми, я не только могу ему все это позволить, но и сама готова на все это. В этом-то и ужас. Я не с ним скандалю, а с собой.
— Машк, ты так с ума сойдешь, если не прекратишь изводить себя всем этим. Относись к жизни проще.
— Жизнь ни при чем. Я так хочу избавиться от него. И не могу.
— Тебе надо больше путешествовать. Все спокойно, можешь себе позволить. Давай, развейся, развлекись, знакомься с новыми людьми. Не зацикливайся на нем, отвлекайся, влюбись, наконец. Помнишь, ты была влюблена одновременно в пять человек и никак не могла определиться? Сейчас самое время сделать то же самое.
— Я стараюсь, вот уеду сейчас.
— Отлично. Мы с Машенькой собираемся в горы, можешь присоединиться.
— Нет, теперь, когда у тебя все, наконец, нормально, отдыхайте вдвоем.
Не ругаться, не спорить, не встревать. Каждое утро я повторяю себе три правила общения. Сложнее слушать, если одновременно приходится убеждать себя только понимать, никак не комментируя. Неужели этого окажется достаточно, чтобы изменить наши отношения? До моего отъезда остается всего десять дней, и Сергей вдруг резко меняется.
— А можно я приеду к тебе?
— Это же твой дом, зачем спрашивать?
— Я не очень приятный сейчас компаньон для Нового года.
— В Будапеште тебя это не очень волновало. Приезжай, конечно. Когда тебя ждать?
— В субботу, в воскресенье, не знаю еще. Только пообещай мне...
— Что именно?
— Что мы не будем говорить о делах.
— Обещать не могу, мало ли что, но очень постараюсь.
— Договорились.
| Глава 16 | Оглавление | Глава 18 |