И я смогла. Для достижения удовлетворительного впечатления мне, конечно, пришлось провести первый разговор в присутствии Василича и Кольки, а не наедине, но я справилась. Все было как обычно — встреча, обмен последними новостями. "Как отдохнула? Отлично, а у вас что нового? Сама знаешь, бьемся за бюджет". И дальше, жизнь, как ни в чем не бывало. Знакомая размеренность, состоящая из работы, капли свободного времени и сна. Впервые обретение монотонности причиняло боль.
Круглосуточно отторгая реальность, мне казалось, что жизнь окружающих состоит из одного счастья, и я замечала только хорошее в жизни моих друзей и знакомых, только их мелкие или крупные радости. Я видела, что у Сашки с Шуркой все, как должно быть в сказках о нахождении своей половины. Им вместе так хорошо, что они стесняются самих себя и того, как ведут себя на людях. Но мне даже нравится наблюдать за тем, как они краснеют, вспоминая, что не одни в помещении. У Кольки, помимо работы, наконец-то очень приятная подружка, милая и сразу очень родная. Он, кажется, и сам удивлен, что рядом с ним может быть женщина, которая не требует ежедневных материальных подтверждений чувств, а просто окружает его чем-то уютным и теплым. Суп варит, в конце концов. И, когда я смотрю на тех, кто у меня работает, то вижу только счастливых людей. Падая на дно темного ущелья, кажется, что оставшиеся наверху не могут испытывать ничего, кроме удовольствия от жизни. Среди мучительной внутренней тоски, это доставляет почти болезненную радость. Наверное, я стала чувствительной к чужому счастью потому, что сама несчастна и недовольна. Раньше, кажется, я не придавала такого значения личным удачам окружающих?
Я начала с ним общаться, думая, что неприятный человек поможет найти мне формулу нормальной личной жизни. О чем я тогда думала? Кажется, что-то вроде "те, кто нравится, оказывают никуда не годными для жизни, так остановим на время волну драм и прекратим испытывать чувства, общаясь с теми, кто не нравится". И теперь драма стала не минутным кризисом, который рано или поздно забываешь, как и его причину, но повседневной банальностью. Я опять вернулась к тому, с чего начала — умею только работать, да и здесь, лучше бы не умела. Что я сделала такого, чем можно было бы утешиться, говоря "счастье в работе"? Ничего, меньше чем ничего. Все, что сделано — плохо. Может быть, все еще изменится, но пока мои судорожные попытки подсчитать, сколько я хочу получить, чтобы сбежать от того, что составляло скелет жизни, показывают, насколько дешево стоят видимые результаты. За халтуру могут и не заплатить, поэтому надо хватать и бежать.
Может быть, это заметно не только мне? Почему вдруг и Сергей заговорил опять о гонораре за мой подвиг? Не знаю, никогда не поймешь, что у "черного ящика" внутри. Когда он запретил мне идти гулять, может быть, он просто знал, что будет взрыв? Нет, это глупости, такие вещи ему не могут быть известны. И сейчас он, конечно, просто боится, что не смогу сама заговорить о деньгах, после того, как мне пришлось сказать, как я к нему отношусь. Да, все так. Другой простой и разумной причины заводить сейчас разговор, который можно отложить на год, найти не получается.
— Ты определилась уже, какая тебе нужна рента?
— Я же тебе говорила, рента — это последнее.
— А что первое?
— Недвижимость.
— Что и где?
— Мне бы хотелось иметь квартиру в Лондоне, квартиру в Париже и еще что-нибудь у моря с землей и источником пресной воды.
— Ну что ж, это вполне понятно. Квартира в Лондоне у тебя уже есть.
— Это твоя квартира.
— Съезди, посмотри, вдруг она тебе понравится.
— И что, оставить себе?
— Почему нет? Если она тебе не подойдет, тогда можно подыскать что-то другое. Посмотришь несколько вариантов и поймешь, нужно ли покупать, когда уже есть
— Хорошо. Давай так.
— В Париже у меня ничего нет. Если ты знаешь, в каком районе хочешь квартиру, то можно тем же людям передать пожелания, они подыщут. А что касается земли, то есть Тоскана, там достаточно земли и пресная вода есть. До моря далеко, но тебе ведь не обязательно, чтобы было все одновременно?
— В общем, нет, но мне бы не хотелось присваивать то, что ты купил для себя.
— Я куплю другое, мне не принципиально именно это. Я не держусь за эти конкретные дома.
— Посмотрим. В любом случае, сейчас пока можно заниматься Лондоном и Парижем, а там видно будет.
— Если в результате оставишь себе Тоскану, то все будет в Европе. Тебя устраивает такой вариант?
— Из соображений безопасности, конечно, хорошо бы все разбросать. Но я других континентов не видела, не знаю, что там и как.
— Землю с пресной водой и морем можно найти где-нибудь еще.
— Например?
— Мало ли где? Южная Америка, Штаты, Мексика, Австралия, острова — мир большой.
— Надо смотреть. Лондон и Париж я видела и знаю, что жить там смогу. Тоскана тоже недалеко, можно доехать и посмотреть. Остальное совершенно за горизонтом.
— Если ты по-прежнему считаешь риски, надо обязательно подумать о других местах. Европа — невелика и густо населена.
— Хорошо, подумаю и посоветуюсь с кем-нибудь.
— Поговори с Василичем, он найдет подходящее место, только точно расскажи ему, чего хочешь. И нужный паспорт сможешь себе выбрать, наконец.
— Так и сделаю.
Кто поймет, как он ко мне относится? Я ничего не понимаю. И не хочу понимать. Мне так с ним хорошо, что и не нужно выяснять, что он думает, что затевает, какие сети раскидывает, как вынуждает меня делать то, что хочет. Буду просто плыть по течению, работать, поеду в Лондон и, посмотрев все, оставлю себе его дом. Не из вредности, а просто потому, что он идеально удовлетворяет моим требованиям: дом в городе, с садом, мой собственный, большой и красивый, в приятном районе. Потом поеду в Париж и куплю себе квартиру, окнами в парк. И буду знать, что в любой момент могу сесть в самолет и улететь.
Почему я выбрала именно эти города, а не другие, которые мне нравились не меньше? Привычка к столичным городам с их бурной жизнью, толкотне метро? Не только. Оба красивы, каждый по-своему, но главное особое настроение, ощущение индивидуальности, которую не могут подавить даже миллионы жителей, все прибывающих и прибывающих. В каждом из них меня не заботят мелочи, я начинаю просто жить, растворяясь в общем движении. К тому же, в Лондоне можно встретить много интересных мужчин, а в Париже — только красивых женщин. Смотреть каждый день на людей самодостаточных и довольных собой, но не мерзко и эгоистично, а ощущающих себя на своем месте и принимающих себя такими, какие они есть, — вот что больше всего заставляет меня искать убежища в этих двух городах.
Кому рассказать о смешном раздвоении личности, когда внешне жизнь состоит из глобальных событий, постоянных больших сражений, необъятных денег и перемен, но самым важным становится вдруг узнавание нового жеста или взгляда. Если он устал, то об этом невозможно догадаться по обычным у всех людей признакам, нужно всего лишь заметить, как он вдруг упирается указательным пальцем в бровь и проводит по ней резко и сильно. Понять, зачем, можно, попробовав самому, — боль взбадривает. Или если он принимает неприятное для себя решение, то сначала сжимает в кулак левую руку так, что белеют костяшки пальцев. Потом, видимо, обдумывает все еще раз, и если решает биться, что в эту саму секунду он так резко кладет ладонь на стол, что, кажется, из нее выпадают люди, которые перестали сейчас для него существовать, или больше не будет сомнений, угрызений совести, попыток оглянуться назад и все изменить. Чем дальше, тем чаще я вижу эту резко разжатую ладонь. Внутри все замирает: сейчас я знаю, кого или что он отпустил, но, когда он отпустит меня, то предупреждать об этом не станет.
Мое внутренне состояние лучше всего передают катастрофы новостей. Они являются доказательствами моей теории о том, что все плохо и будет только хуже. О том, что надо бежать как можно быстрее. Спасаться, уезжать, увозить все, что тебе дорого, всех, кто дорог, спасаться пока не началось что-то безумное. Как мне не хочется осознавать, что так и надо делать. Я готова отговаривать себя любыми способами. Я не могу уехать, я обещала Сергею проработать год. И потом, не все так плохо, лодки тонут, башни горят, все бывает. Это кирпич, от которого не застрахуешься. Не в этом дело, я могу себя уберечь от всего, что связано с этой страной. Но для этого надо самой изменить ландшафт, а это совершенно не моя роль. Хотя я все могу, но для этого нужно просто принять решение — отказаться от него совсем. А я не могу. Пока не могу.
| Глава 13 | Оглавление | Глава 15 |