Хватит распускаться и хныкать, бесконечно пережевывая ежедневные подробности. Влюбилась, с кем не бывает? Сколько раз я влюблялась весной: дань природе — отдам ее, как обычно, и забуду до следующей весны. Пройдет, наверняка, надо только постараться вспомнить, как с этим бороться. Если быстро жить, то можно забыть, как насморк лечить, не то, что влюбленность. Сколько на это уходило времени лет десять назад? Предположим, мне понадобиться месяц, чтобы привыкнуть и еще два, чтобы безответная любовь стала рутиной, значит, к осени я буду свободна и перестану вздрагивать от каждого телефонного звонка или неожиданного разговора. Со временем все пройдет, сейчас в моей бешеной жизни нет пока времени на поиск других людей, новые встречи, все поглощено одним Гончаровым. Но этому рано или поздно придет конец, и тогда я найду, кем его заменить. Главное, выпрямиться, взять себя в руки жить, как ни в чем не бывало.
Любимый сезон и любимый месяц в году хорошо бы встретить достойно, как это случалось каждый год без исключений. В пятницу, второго июня, надо нарушить режим — в субботу у меня день рождения, мечтаю подарить себе несколько часов нормальной жизни. Не люблю и не умею, к сожалению, праздновать, как нормальные люди, личные торжества мне никогда не удаются. Особенно, когда приходится находиться среди людей, достаточно близких, чтобы обидеться, когда ничего не празднуют или не зовут, но достаточно далеких, чтобы можно было ожидать от них искренней радости по поводу моего дня рождения. Поэтому я провела пятницу на работе, но ушла днем выпить кофе с Марусей и рассказать ей про свою жизнь, новости и открытия. Кому еще я могу без опаски рассказать, что нашла причину своих сумасшедших решений? Только ей. Можно было и не рассказывать, она и так все поняла, сказала "я так и думала, иначе и быть не могло" и потом только обреченно качала головой, выслушивая подробности. Мне приятно ее шокировать, выворачивая себя на изнанку. Каждый раз она ужасается, начинает меня ругать, выспрашивать, составлять мнение и, в конце концов, радуется, что я так сдержанна, не ввязываюсь в авантюру только потому, что влюбилась. Это, кстати, верно. В авантюру я ввязалась до того, как поняла, что влюбилась. И не потому, что не хотела его терять.
Не обманываю ли я себя? Отказ его разочаровал бы, и тогда я это тоже знала. Интересно, он бы исчез после этого, перестал появляться совсем и заставил меня кусать локти от упущенного шанса проводить с ним время? А если он приручал меня, дожидаясь необходимости использовать? А если ему просто приятно ходить со мной на концерты? Я согласилась, чтобы не потерять? Не знаю. Он ушел бы, услышав "нет"? Можно спросить. Нет, не надо, мало ли как это будет выглядеть со стороны. Лучше поговорить с Марусей, увидеть ужас в ее глазах и успокоиться. Даже почти повеселеть, как и полагается нормальным людям в день рождения. Вечером схожу в ресторан с сестрой, займусь собой, не прочтя ни одного листа по делу. Высплюсь, как следует, позавтракаю, отдохну и полечу к себе. В мелочах все пока еще может быть так, как я хочу.
Возвращаясь к себе обычной и уверенной, я занималась давно забытыми вещами — разбирала диски, которые два месяца сваливала просто в кучу, раскладывала последние фотографии по альбомам. Праздничные домашние дела затянули, и до своего города добралась только в субботу к вечеру. У дома наткнулась на праздничный стол, деревья, украшенные фонарями и человек пятьдесят гостей с подарками. Все приехали с женами, знакомили, целовали, желали много приятного, если б все сбылось, было бы очень кстати. Они растрогали меня почти до слез. Не умея отличать искренность от вежливости, я решила принять все за чистую монету. Чужие люди по собственной воле устроили неожиданный праздник, которого у меня давно не было. Меня развезло от участливого внимания, и устав танцевать и болтать, я сидела и смотрела, как они общаются, веселятся, как все хорошо.
Колька подарил нож, который я давно приглядела, но забыла купить. Василич проявил потрясающую осведомленность, выложив недостающий диск в моей коллекции раритетов. Сергей приехал как всегда вечером позже всех, и принес золотую розу. Взяв ее в руки, я вспомнила, что у меня в семье три поколения сердечников — как будто сильная рука сжала сердце, и я впервые осознала его постоянно сокращающейся мышцей, которая вдруг потеряла способность ритмично двигаться, поддерживая жизнь. Читал ли он книгу о том, когда дарят золотую розу? Это знак или просто подарок?
— Что это?
— Цветок в подарок. Тебе не нравится?
— Мне очень нравится, я и не думала, что мне когда-нибудь кто-нибудь решится подарить золотую розу.
— Почему?
— Слишком много обязательств.
— Не очень понимаю, о чем ты говоришь.
— А, так это просто цветок и ты не читал книжку?
— Какую?
— Не важно. Все равно, спасибо — мне очень приятно получить такой подарок именно от тебя.
И никаких иллюзий, все усилия насмарку, малейший намек на перемены и сразу боевой настрой забыть его за три месяца уступает место дрожащим от разочарования рукам и мрачному предчувствию грустных дней. Колька подсел и сказал, что для человека, который может порадоваться такому роскошному дню рождения, у меня слишком печальный вид. И вообще, это, наверное, прекрасно осознавать, что все всегда происходит так, как я говорю. Вот что значит старый друг, видит меня насквозь, и сразу понял. Или на мне все написано, а Колька просто наблюдательный. И еще припоминает мне наш разговор полгода назад. Впрочем, мы с ним всегда все друг про друга запоминаем. Теперь его очередь отыгрываться. Обидно, ну да пусть тогда поможет, как друг.
— Сижу, думаю, как я влипла, и что мне с этим делать.
— А что случилось? По-моему, все отлично сложилось.
— Разве? Все хуже некуда.
— Разуй глаза. Чем ты недовольна в такой ситуации?
— Ты еще спрашиваешь. Тем, что все из рук вон, я совершенно не управляю ситуацией и собой. Я не знаю, что мне делать.
— Слушай, что ты несешь?! Спроси, у кого хочешь. Посмотри, они все пришли, причем, по секрету могу сказать, вспомнили сами, и когда поняли, что ты никого не зовешь, потому что боишься, что не придут, все устроили. Можешь успокоиться, они тебе уже доверяют и довольны, что это именно ты.
— О чем ты говоришь, чем довольны? Ты вообще о чем?
— О том, что ты получила все от Сергея, и управляешь этим.
— Ох, Колька. Я то думала ты все просек, а ты, оказывается, о работе.
— А ты о чем?
— Какая разница.
— Уж колись теперь.
— Тогда скажи, что мне делать, дай мне дельный совет.
— Попробую.
— Все ужасно, потому что я люблю его.
— Кого?
— Долго объяснять.
— Михалыча?
— Да.
— Вот это действительно номер. А ты не ошибаешься?
— Хотелось бы так думать, но факты упрямая вещь.
— А он знает?
— Надеюсь, что нет. Я просто не понимаю, что делать.
— Может пока ничего не делать? Подожди, рассосется.
— Ты пойми, если он меня прямо спросит, я не смогу соврать. И это самое ужасное.
— Не истери. Ты хоть знаешь, чего хочешь?
— Чего все хотят, того и я. Спокойной жизни. Большого личного счастья, любви без драм. В конце концов, нормальной семьи, детей. Ну и не глупо ли полюбить человека, с которым такое представить странно?
— Ну почему странно? Не удивлюсь, если выяснится, что он давно и тайно женат и у него пять человек детей. Хотя, конечно, скорее всего, он такую карту никогда не будет разыгрывать, исходя из сердечных склонностей. Вот по расчету он может жениться. А у него, что вообще сейчас происходит в этом плане?
— Понятия не имею. У него своя жизнь, я про нее ничего не знаю.
— Может мне ему сказать, что я собираюсь на тебе жениться, если он не возражает.
— С ума сошел, а если придется жениться?
— Старуха, ты прекрасно готовишь, я не буду разочарован.
— Болван, я же серьезно.
— Ладно, я пошутил, но как метод проверки, имей в виду. Я готов пойти на риск, чтоб только узнать, на что он способен, отбирая свое.
— Отбирая свое? Что ты, он просто управляет ситуацией и манипулирует мной, где надо.
— Манипулирует? Вряд ли это так называется. Никто же не заставлял тебя любить? Да и работать не заставлял.
— Просто приучил.
— Не горюй, в конце концов, любовь — это еще не самое страшное.
— Не пугай меня, я и так вздрагиваю от каждого шороха. Что еще может случиться, кроме этого?
— Откуда мне знать. Просто успокойся, что страшного-то? Можно подумать в первый раз?
— Ладно, иди, знаток моей биографии, а то он меня прямо сейчас спросит, что со мной и почему ты меня так утешаешь.
Больше и вспомнить нечего в свободную минуту. Поговорила с Колькой, праздник закончился, и опять в шесть подъем, в два часа ночи — спать. Конечно, на первый взгляд все идет правильно, тихой сапой происходят вещи, о которых еще год назад нельзя было и мечтать. Но общее впечатление от окружающего мрачное и поганое. Мне все время кажется, что ради какой-то ерунды типа налогов, мы добровольно оказались от чего-то более существенного. Выразить это ощущение словами становится все труднее, потому что постепенно начинают исчезать не только новости, но и слухи. Все тихо и спокойно, изредка вдалеке пробегает волна, заставляющая думать, что под ковром идет смертельная схватка крыс. Иногда кажется, что у меня начинается классическое раздвоение личности. С одной стороны, я работаю на существующий режим, странным образом, но работаю. А с другой стороны, все время, замерев, жду некого факта, который подтвердит, что я не зря не хочу его поддерживать. Проще говоря, уже сделала все, чтобы выпустить лихо и теперь просто трясусь от страха, потому что не знаю, где оно меня настигнет. Станет совсем плохо, попрошу Марусю найти мне психиатра.
А факта все нет и нет. Наоборот, появляются какие-то приятные мелочи. Мы встречаемся вечером в среду. Обычно наши ежедневные посиделки проходят или в его новом кабинете, который я терпеть не могу, с этими ужасными кровавыми ковровыми дорожками, паркетом елочкой, бездонными столами. Или в нашем особняке, где приходится бывать каждый день. У каждого из нас есть кабинет, но мы разговариваем обычно в маленькой переговорной. С большими креслами и уютным диваном, за чаем. Сегодня он устал, но, кажется, доволен, садиться рядом, кладет руку мне на плечо и начинает рассказывать, как все прошло. Оказалось, добиться подавляющего большинства при голосовании легко, надо только расставить нужных людей. Теперь, если все пойдет по плану, то закон начнет работать с первого января, и главное убедить всех, что навсегда. Я откидываю голову назад и чувствую его руку, смотрю на него и понимаю, что произошло чудо: то, что мы обсуждали как утопию, вдруг стало реальностью, и он смог добиться этого всего за какие-то два месяца.
— Сережка, какой ты молодец.
— Ты довольна?
— Я потрясена, я не верила, что это все будет.
Если бы все проблемы было так просто решить. Есть ли у меня возможность понять, что происходит в голове у этого человека. Я уже успела привыкнуть к тому, что надо держать себя в руках, надо спокойно обсуждать дела и не пытаться думать, что, возможно, он тоже человек. Он не человек, он — тихий голос и полное спокойствие, расчет и скрытность. Он добивается своих целей всегда и использует нужных людей для необходимых функций, не раскрывая целей и средств для их достижения. Сейчас я просто нужна ему, чтобы выполнять работу, и он пойдет на все, чтоб заставить меня жить в заданном темпе нужное ему время. Строить иллюзии, что между нами возможно что-то кроме споров, разговоров и скандалов, слишком утомительно. В крайнем случае, мне светит несколько недель утешительного приза "за прекрасно сделанную работу".
Мне удалось заставить себя вести прежнюю жизнь, сохранить дистанцию и все скрыть. Единственная внешняя перемена, которую я заметила в себе спустя некоторое время — отказ от работы под музыку. Привычка, которая была со мной долгие годы, помогая не замечать ничего, когда надо сосредоточиться на конкретной задаче, ушла, как и не было. Сначала я перестала включать музыку на полную громкость — Сергей любил работать в тишине. Потом перестала слушать в наушниках, чтобы не прослушать ни одного слова из тех, что он мог произнести, и которых мне так хотелось, не пропустить что-нибудь значимое или просто необходимое для насыщения себя новыми впечатлениями и якобы происходящими изменениями в развитии наших отношений.
С другой стороны, мне ведь многого не надо. Если жизнь пойдет так, как сейчас, хотелось бы сохранить собственно жизнь и провести ее там, где я выберу, а не там, где решат за меня. Но как же страшно. Сколько не работай, самые великие достижения — полумеры. И то, что в среду кажется чудом, в четверг дополняется новой схемой соглашений и компромиссов. А в следующий вторник к этому добавляется и первый арест. И все. И никаких иллюзий. Что ждала, то и получила. И всего-то, действительно, два месяца прошло, а какие результаты. Пифия недорезанная.
Даже бессмысленно устраивать скандал. У нас теперь все просто, рупоры реализма советуют: "нужно смириться, покориться и работать…" Спросишь только: "Сережа, что это такое?" и получишь в лоб: "А что? Есть основания, надо расследовать и судить. У нас закон один на всех". После такого, пожалуй, можно только выйти, хлопнув дверью. И я выхожу, но, к сожалению, как и в классической литературе, в другую комнату. А потом опять все по-старому: работа—работа—работа—страх—спать. Страх хуже всего. Страх смерти, страх не успеть уйти от происходящего, страх летать на вертолетах, который падают, страх болезней и немощи, страх того, что я больше его не увижу. Я могу больше его не видеть, но лучше умереть, чем согласиться на это.
И я вижу его каждый день. Но что нам обсуждать? То, что теперь у нас самый низкий подоходный налог? Что рано или поздно все компромиссы будут отринуты, и все разумные идеи реализованы? Что все, кто не платит за электричество, будут отключены и заплатят? Что торгующие сырьем заплатят налоги? Что все реформы будут проведены? Или что? Что они выдавливают тех, кто может громко хлопнуть дверью и заставить считаться с собой? Что они злопамятны и рано или поздно отомстят тем, кого ненавидят? Что ненавидят не за дело, а по личным причинам? Что используют самые недостойные методы, включая шантаж, заложников, угрозу жизни?
Бессмысленные споры чаще всего возникают в воскресенье, когда есть возможность просто поговорить. Эти дни можно было бы использовать как главы повести и называть их, например, "Восемнадцатое июня — о недопустимости использования прокуратуры в личных, неличных и благородных целях" или "о допустимости", в зависимости от того, кто является главным героем.
— Маш, ну что ты как ребенок, право. Пойми, если человек обладает определенной властью, чтобы власть шантажировать, то никакие благие намерения и дела его не остановят. Надо как-то усмирить, пока есть возможность, вот и усмиряют. А то завтра ему придет в голову, что с ним опять не поделились или еще что. И опять начнутся скандалы, наезды.
— Отлично, то есть именно поэтому твои дружки решили наехать сами. Между прочим, он использовал вполне гуманные методы. И силой не угрожал. Кажется, никто из тех, кому он мстил, в тюрьме не оказался. Сами виноваты были — как ты, считали, что все ерунда, публичная жизнь — сказки для обывателей. А оказалось, что нет: если уж вылез на свет, так, будь любезен, думай, когда во что-то вляпываешься.
— И что ты предлагаешь? Терпеть эти выходки? Как ты собираешься тогда работать?
— А ты думаешь, уничтожив его, ты сможешь работать? Не притворяйся дурачком — надо было наоборот — привлекать его на свою сторону. Если уж ты с бульдогами работаешь, то надо иметь кого-то на своей стороне. А так они его уничтожат и, в случае чего, тебе не на кого будет опереться.
— С ним я все равно никогда бы работать не стал. Он — шантажист.
— А вы нет? Посмотри, что вы сделали — захватили заложников. Шантажируете угрозой жизни. Впрочем, много таких любителей использовать тюрьму в качестве аргумента.
— Действует только это, надо признать.
— Ты сам не понимаешь, в чем участвуешь? У вас прокуратура ведет себя как генетическая предрасположенность к онкологии. Переутомление, стресс и вот уже активизировалась, пошла производить раковые клетки уголовных дел. Терроризирует, шантажирует, мешает жить. Тут же все начинают суетиться, вызволять, делать химию и облучение в виде взяток и других припарок, оперировать, ампутировать и прочий базар. Но гарантии - то уже ничто не дает. Вырезай—не вырезай, но рак есть рак, не фунт изюма, чтобы оправится от последствий лечения, не говоря уже о болезни, столько сил надо положить. А вдруг метастазы пойдут где-то еще? Понравилось, они и взялись за дело, в порядке личной инициативы. Только потому, что кому-то пришло в голову, что этот механизм можно использовать для поправки своих локальных дел. Может быть очень важных. Но не настолько, чтобы рисковать жизнью тела в целом. Метастазы вещь такая — не проконтролируешь. Раз — и все уже, рецидив, обострение, кома, крематорий. Так что ваши эти игрушки не к добру. Есть вещи, с которыми не шутят, потому что себе дороже.
— Посмотрим — по-моему, все под контролем.
— Мне так не кажется. Может быть, все и под контролем, но не под твоим, Сережа.
Через неделю будем обсуждать новые уголовные дела, скандалы, согласие бывших независимых вернуть деньги в центр. Еще через неделю новый лозунг про то, что для закона все равны. Ничего кроме смеха это уже не вызывает. Я, конечно, очень рада, что некоторые, вроде Сережи и многих других близких знакомых, все равно для закона равнее. Но слушать публичное лицемерное вранье сил нет. И спорить сил тоже нет. Хотелось бы мне найти надежный способ защитить его лично. Придумать, как навсегда обрести для него неприкосновенность. Пусть бы он и не знал, найти самой и быть уверенной в том, что меня не буду шантажировать его жизнью или свободой. Мне все равно, я готова все отдать, тем более мне ничего и не принадлежит из того, что может представлять ценность как выкуп. Отдам все ради того, чтобы его не трогали. Я бы и сейчас могла сделать что-то подобное, в полной тайне заключив сделку, ценой которой была бы его безопасность.
Он никогда ничего бы и не узнал, ведь мы с ним чужие люди. Это неприятно, но факт. Я совсем его не знаю, хотя и многое вижу. У нас так мало общего, что непонятно, как и зачем мы встретились. Почему он появился в моей жизни, где ему не было места? Как он остался со мной, для чего? Человек из параллельного мира, который вдруг рассек мою жизнь поперек от края и до края.
Где и когда мы могли бы встретиться? По работе — не допустил бы Степа. На концертах? Он слушает только классику, а я — рок. В театры я начала ходить только с ним, предпочитая кино. У нас есть только одна смешная общая черта — мы оба обожаем футбол. Выяснилось это случайно — надо было поговорить о делах, но одно и то же время было неприемлемо для нас обоих. Договорились перенести разговор и тут же встретились в переговорной перед телевизором. Как было странно смотреть с ним весь июнь игры чемпионата, крича друг на друга, ругая судей, делая ставки и проигрывая друг другу. Никакие происшествия, даже наши споры о политике не омрачили блестящего финала.
Странно было вновь делить с другим человеком переживания от игры. Последний раз футбол не в одиночку я смотрела с отцом, незадолго до его смерти, а кроме него, кажется, никто не разделял моих пристрастий. Жаль, что он не увидел, как выиграла его любимая Франция, на играх которой он и обучал меня любить футбол, заставляя разбирать схемы, тактику, знать наизусть составы команд и тонкости правил. Вместо меня ему, наверное, нужен был сын, но железное правило "не больше двух детей" заставило привить мне то, что делят отцы с сыновьями.
Сережа, кстати, и не знал о моей слабости к футболу. В досье не было ни слова, потому что я никому никогда об этом и не говорила. А, может быть, говорила, но никто не воспринимал всерьез, считая удачной шуткой любые разговоры о последних матчах, и не упоминал потом в разговорах для сбора досье. Или я боялась показаться совсем не принадлежащей к миру женщин, проводящих время в косметических салонах, у портных и обсуждающих темы, бесконечно далекие от удачно забитого гола и положения вне игры. Поддержание последней иллюзии, скорее всего только для самой себя, и рудимент комплекса, построенного на отсутствии юбок, украшений, косметики и удачной личной жизни.
Как бы то ни было, футбол, как и работа, концерты или что - либо еще, не смогло бы нас познакомить и свести вместе: стадионы не место встречи для меня, предпочитающей спорт по телевизору на диване, и не для него, помешанного на безопасности.
| Глава 10 | Оглавление | Глава 12 |